Море, ветер, паруса и …

[еlate]

Море, ветер, паруса и … 

     Счастье – это запах моря, когда отель еще спит (ведь, время шведской халявы еще не пропикало).  Это еще не жгучее, но радостное солнце. Это качающиеся под просыпающимся ветром над пустыми еще пляжами пальмы. Что может быть лучше?     Ты приехал к морю? Улыбнись, вот оно – бери, купайся, броди вдоль него, подбирай и рассматривай кораллы и камушки и высохших морских звезд и сухих смешных соленых морских коньков. Ныряй в эту синюю красоту и гоняй по немыслимой для Черного моря солености под такими непонятными для местных парусами. Или - езжай себе на экскурсии, осматривай желанные тобой пирамиды, кричи себе от всего своего счастья с высоты верблюжьего горба. Ты – турист.

Только не бери у этого моря ничего себе "на память". Не надо. "Не трогай Джавдета, он мой" («Белое солнце пустыни»). Вот и не трогай.

Поболтай на остановке с местным таксистом и, поверь, на следующий год он с радостью узнает тебя как родного и снова еще не раз пошутит насчет того, как бы раскрутить тебя на два доллара вместо одного. Ты – турист, а ему скучно, а он веселый, а с тобой болтать на кривом английском ему – весело. Русского он не знает, да и ты, в общем-то тоже. Че им тут делать Лермонтовым с Чеховыми? Их предел – Тамань да Таганрог. Не в обиду, но факты. Там (в Тамани) по-своему хорошо и там – лучший в мире ВИНОГРАД! но … там нет такого моря. 

А здесь "их" мир. И ты можешь его "не увидеть". Не заметить его из-за забора твоего отеля или с высоты яркого шезлонга у пресной синевы твоего бассейна, вальяжно простирающегося между немцами и итальянцами. Оттуда его, мир этот, не видно, а, может быть, тебе это и не надо?

Это – твое дело.

Ты не выпьешь там, в этом Мире, крохотную порцию очень черного кофе из глиняной коричневой «самолепной» чашечки на самом берегу самого синего в мире моря с видом на далекие туманные Саудовские земли, которые и видно-то только в штиль где-то там, на том берегу. Не порадуешься от души вместе с рыбаком, вытянувшим на твоих глазах на бестуристической полоске замагазинных камней вот только что вот такую вот рыбину и это на простую леску-закидушку с пустой пластиковой бутылкой из-под кока-колы! Не увернешься от кривых желтых зубов вдруг почуявшего в тебе что-то родное, обычного верблюда. Не туристического, - увешанного пыльными коврами и наглухо стреноженного веревками для твоей же безопасности и так мучительно ждущего тебя в бесконечности стоголового стада, лежащего у моря на раскаленном, сбитом в твердую дорогу песке и терпеливо считающего часы вечности между порциями бестолковых подпрыгивателей, непоседливо лезущих в его деревянное седло. Нет, ты не увидишь его – Обычного верблюда.

Просто пасущегося посреди песчаной пустоши по соседству с глиняным прямоугольным сарайчиком без окон, называемым здесь "домом", - окруженным парой сотен тростинок, - "на живую нитку" связанных между собой и поставленных вертикально в высокий ветхий «плетень» и огораживающих … что? Не знаю. Ничего не огораживающих. Просто стоящих у дома. Не войдешь ты в этот «домашний» дверной проем, завешенный мешковатой загородкой, болтающейся на ветру и защищающей разве что еще лишние полметра внутреннего пустого глиняного пространства пола от такого белого здесь Солнца.

Белое солнце Дахаба. Искристый блеск синих волн. Пластиковый блеск мотающихся взад и вперед по Лагуне «Генетт Синая» разноцветных парусов. Блеск, слепящий блеск, только блеск.

"Генетт Синай" - это контрольное слово. Пароль для того, кто не хочет лежать у бассейна или "вариться" вместе с начинающими дайверами в "кастрюльке" "Blue Hole" ("Голубой дыры", колодцем уходящей куда-то в бездну метров на сто и вожделенно хранящей на скалах над собой свое собственное кладбище не вернувшихся Оттуда, - из Синей Бездны. Оставшихся там и иногда проглядывающих Оттуда, из-под тонкого многолетнего ила то застывшей рукой, то легким намеком на вечно замерший в глубине силуэт придавленного камнем того, кто когда-то назывался дайвером).

 "Генетт Синай" - скажи это любому, кто тормознет своего железного потрепанного пустыней «коня» в ответ на твою поднятую руку на любой дороге в Дахабе или рядом с ним и он без вопросов всего за доллар домчит тебя до вожделенной Мекки виндсерферов. Всего за доллар. Это много. И не надо их баловать большим. Нам здесь жить после тебя. Здесь два доллара – большие деньги. На них можно сытно прожить день и переночевать под навесом у моря, среди парусов и сохнущих досок, трепясь ни о чем с лениво-фанатичными серферами. Костик, Славка, Димка, компания ветраторско-пятиквадратовая, как вы? Ждете своего ветра или перекочевали уже в хлебную Хорватию? А, может быть, свалили во Вьетнам или на дикую Фуэртавентуру? Или, не дай бог, вернулись в Одессу?

"Генетт Синай". Песок вместо кораллов и тростниковые навесы для русских, немецких, голландских парусов вместо всеобще-туристического обилия длинных рядов синих около-бассейновых зонтиков. Нет, не вместо. Зонтики, конечно, тоже есть и даже шезлонги ровными и блестящими бесконечно-белыми батареями на пару километров, но кому они нужны? Мне – нет. Арабам с укутанными по самые глаза в купальную кисею женами и тещами – наверное, да. И волейболистам-туристам у сетки, наверное, тоже.

А мне нужен ветер и он есть. Вот только здесь он такой ровный и стабильный. Такой, как надо. Так что, - "ловись рыбка большая и маленькая" в мой парус!

Увидимся!

Не забудь сказать шоферу паро-о-о-оль!