Ограниченные родиной или история загранпаспорта с 1536 г.

[Группа товарищей]

В истории российских заграничных путешествий есть все. От периодов полного равнодушия государства к выезжающим за рубеж до десятилетий, когда страна могла выслать любого, но просто так отпустить не могла. Но что любопытно, документы и чиновники, охраняющие наши границы, мало изменились с петровских времен. Как и свойственный только россиянам особый трепет при пересечении границы.

По опасной грамоте

Первый закон, относящийся к путешествиям за границу, появился в Соборном уложении 1649 года: «А буде кому случится ехать из Московского государства для торгового промыслу или иного какого своего дела в иное государство, с Московским государством мирное, тому на Москве бити челом государю, а в городах воеводам о проезжей грамоте». Помимо проезжей, путешественник мог получить и так называемую опасную грамоту. В русском языке того времени значение этого слова было прямо противоположно современному — грамота являлась не только пропуском за рубеж, но и удостоверением личности и гарантией неприкосновенности в чужих государствах.


Проезжая грамота царя Ивана Грозного казанскому князю Черкесу. 1536 г.

Любопытно, что поначалу окно в Европу, прорубленное Петром I, оказалось слишком узким для основной части дворянства. Вплоть до екатерининских времен на Запад ездили в основном те, кто хотел там торговать или учиться. Праздные вояжи вошли в моду лишь в конце XVIII столетия. В 1777 году содержатель пансиона в Петербурге Вениамин Генш даже предложил первый в российской истории туристический маршрут, опубликовав в приложении к газете «Московские ведомости» «План предприемлемого путешествия в чужие края». Генш планировал собрать группу молодых дворян для познавательной поездки в университеты и на заводы Швейцарии, Италии и Франции. Характерная деталь: о том, что кто-то откликнулся на приглашение, никаких свидетельств нет.


Документ на выезд в составе Великого посольства «Петра Михайлова» — Петра Первого. 1697 г.

Хотя мысль очень здравая: вояжировать двести лет назад действительно стоило не в одиночку, а в компании. Лучше всего — в компании иностранцев. Именно так, на пару с «французским италиянцем», опытным купцом, часто бравшим на себя услуги посредника в разговорах с владельцами постоялых дворов и трактиров, отправился за границу автор «Писем русского путешественника» Николай Карамзин.

Именитый неблагонадежный

Нормативная база выезда за рубеж в XVIII веке была проста — требовалось лишь получить «пашпорт» в Коллегии иностранных дел. Плата за документ была символической — восемь алтын и две деньги (25 копеек). Ужесточение процедуры началось при Павле I — опасаясь вольнодумства, император воспретил поездки молодых людей за границу на учебу. Этот запрет был отменен при Александре I и снова возвращен при Николае I, озаботившемся тем, чтобы молодежь от 10 до 18 лет получала воспитание в русском духе. Учиться в Европе можно было только музыке, художеству, торговле и естественным наукам. При Николае впервые был ограничен срок пребывания за границей — не дольше пяти лет; любая задержка приравнивалась к государственному преступлению. Но самое главное — стоимость паспорта для всех, кто ехал не по казенной надобности, выросла до 500 рублей серебром! Такие деньги могли позволить себе только дворяне и богатые купцы.

 

Не забыл Николай I и о неблагона­дежных подданных — дела отъезжающих проверяла полиция. В случае если за дворянином числились вольнодумные выходки, с мыслями повидать Италию или Францию он мог проститься навсегда. Эта практика применялась уже в поздние годы правления Александра I — в основном для таких именитых неблагонамеренных, как Александр Пушкин. Поэт испробовал все методы, каких обычно было достаточно для получения пашпорта. Например, надеялся получить от царя разрешение на выезд для операции аневризма — и получил ответ, что и в России есть прекрасные хирурги, например, в Пскове (намек на ссылку в Михайловское). «Аневризмом своим дорожил я пять лет, как последним предлогом к избавлению, — негодовал Пушкин в письме к Вяземскому, — и вдруг последняя моя надежда разрушена проклятым дозволением ехать лечиться в ссылку!»


Грамота, выданная императрицей Екатериной II графу Казанове, в которой предписывалось «оказывать помощь во всех владениях»

«Давно, усталый раб, замыслил я побег...» Эти строки вполне могли бы иметь не фигуральный, а самый что ни на есть прямой смысл — летом 1825 года страдавший в ссылке Пушкин планировал совершить побег из Михайловского в Европу через Дерпт (Тарту). Юный друг поэта Алексей Вульф предложил дерзкий проект: «Я выхлопочу себе заграничный паспорт и Пушкина, в роли своего крепостного слуги, увезу с собой за границу». План вполне реалистичный — вплоть до реформы 1861 года крепостным никакого паспорта не требовалось, поскольку всю ответственность за их пребывание за границей нес помещик. Если бы не одно но: полиция прекрасно знала приметы Пушкина. Да и с нетривиальной внешностью ему трудно было сойти за дворового Ивана или Яшку.

Бюрократы и невозвращенцы

При Николае I граница оказалась на замке не только для неблагонадежных. Выдача заграничных паспортов лицам всех сословий производилась главными чиновными лицами губерний — генерал-губернатором, губернатором или градоначальником. По закону паспорт должен был выдаваться «без отлагательства», на деле разрешение оставлялось на усмотрение чиновников. Утрата паспорта была чревата не только новыми поборами, но и полицейским дознанием: Герцен, чуть было не потерявший паспорт на прусской границе, описывает в «Былом и думах» охвативший его ужас.

 

Законодательные гайки продолжали завинчиваться. В 1851-м правительство урезало и срок пребывания за границей — для дворян до двух лет, для всех остальных сословий — до года. Более того, теперь за каждое полугодие действия паспорта требовалось платить взнос в 250 рублей, а отправляясь в путешествие — давать троекратные публикации в газетах об отъезде.

 

Но чем жестче правила — тем больше отъезжающих. Именно при Николае интеллигенция начинает жить на два дома — в Европе и в России. Так писал свои «Мертвые души» Гоголь, покинувший родину в 1836-м и окончательно вернувшийся домой только в 1848 году. Так в 1862-м обосновался в Баден-Бадене Тургенев, эпизодически и с неохотой выезжавший оттуда в Россию.


Заграничный паспорт Льва Толстого

Легко выдавали паспорт только матросам, торговцам и богомольцам, отправлявшимся в Грецию или Иерусалим. Все эти пути вплоть до Октябрьской революции оставались главными лазейками для незаконного пересечения границы. Бегство в одежде матроса или в трюме — час­тый эпизод в биографии русских революционеров, например, земляк Сталина Камо (Симон Тер-Петросян) благодаря такому «круизу» в 1911 году очутился на свободе.
У границы Российской империи имелась и другая прореха. Да еще какая: восточные рубежи страны почти не охранялись, и паломничество по маршруту Сибирь—Япония—Америка—Европа совершила добрая треть политических ссыльных, в том числе анархист Бакунин. Один из таких беглых большевик Яков Райзен до Европы так и не доехал — вошел в число учредителей компартии США.

 

Мечта любого диссидента — заграничный паспорт — представлял собой книжку с двумя талонами. Один отрезали на таможне при выезде за рубеж, другой — при возвращении обратно. В паспорте обозначалось практически то же, что и сейчас: номер, дата выдачи и ФИО предъявителя. Текст дублировался на французском и немецком. Баснословные взносы за паспорт были отменены при Александре II, хотя паспорт так и не стал бесплатным — в начале XX века за каждое полугодие его использования владелец платил 15 рублей. Правительственные чиновники, разумеется, могли получить его совершенно бесплатно, а некоторые другие категории лиц (паломники, помещики, имеющие заграничные владения, студенты, семьи и прислуга чиновников, офицеры, едущие лечиться на воды) — по цене печати бланка.


Бесплатный российский загранпаспорт образца 1907 г.

Неласковая родина

До 60-х годов XIX века подданные империи редко оставляли ее навсегда — в эмиграцию подавались только инакомыслящие да уголовные преступники. Однако по мере ослабления системы выезда и усиления политических и религиозных трений внутри государства за разрешением покинуть пределы страны обратились тысячи людей. Прежде всего обитатели еврейских местечек, напуганные погромами 1881–1882 годов, а также православные сектанты — так называемые духовные христиане (духоборы).


Бессрочный заграничный паспорт. 1910 г.

Сильнейшим препятствием для эмиграции тех, кому в Российской империи жилось несладко, был запрет на выезд членов семей, находящихся в призывном возрасте, — до 20 лет. Конечно, чиновник всегда мог слегка «состарить» юношу. Получение документов на выезд стало хорошей кормушкой для полиции и таможенников: изменить имя, возраст или биографию стоило около 25 рублей (больше месячного жалованья армейского офицера). На самих эмигрантов эта сумма ложилась непосильным бременем: поскольку семьи и у евреев, и у духоборов были немалые, дюжина паспортов могла буквально довести до нищеты. К тому же религиозных диссидентов правительство вовсе не спешило выпускать из страны. Вот почему лидеры общины кавказских духоборов, насчитывающей 10 тыс. человек, поспешили обратиться за помощью к общественности — к Льву Толстому и его другу писателю Павлу Буланже. С их помощью духоборы сумели отправить ряд прошений на имена венценосных особ, и в 1898 году правительство разрешило им получать заграничные паспорта — с обязательным требованием давать при выезде подписку о «невозвращении впредь в пределы империи».

Курьез: самого Буланже за помощь сектантам тоже выслали из страны. В конце XIX века империя как будто чувствовала, что впереди бурное и парадоксальное столетие, когда из страны то будут изгонять инакомыслящих, то, наоборот, не давать им выехать.


Временный паспорт Российской империи. 1915 г.

На третьей волне

Сразу после революции молодая Советская республика не очень следила за эмиграцией — наоборот, правительство было радо тому, что все, кто не сочувствует режиму, уезжают. А то и «помогало» в этом. В 1922 году двумя рейсами так называемого философского парохода из Петрограда в Штеттин, а также несколькими кораблями с территории Украины и поездами из Москвы были высланы 225 видных представителей интеллигенции (в их числе философы Бердяев, Ильин, Франк, Булгаков). Высылка производилась по личному указанию Ленина. Однако этот акт лишь капля в море: с 1917 года по конец 1920-х из страны выехало около 4 млн человек (около 500 ученых смогли получить профессорскую кафедру в западных университетах). Мало кто из эмигрантов вернулся, да и тем, кто не смог жить без родины, возвращение не принесло счастья, достаточно вспомнить Николая Гумилева, вернувшегося из Парижа в революционную Россию, или семью Марины Цветаевой, приехавшую перед Великой Отечественной войной. Пример Алексея Толстого, сумевшего не только покаяться, но и занять видное положение в советской литературе, уникален — спасла не только удача, но и удивительная беспринципность.
 
Закрытием границ советское правительство озаботилось лишь в середине 1930-х годов. Железный занавес был построен довольно быстро и прочно — мышь не проскочит. Многое изменила Великая Отечественная: около 700 тыс. советских граждан, угнанных в Европу, попавших в плен к немцам или дезертировавших, не захотели вернуться и осели в Европе или выехали в Америку. Между тем в СССР строили новый железный занавес — теперь повидать мир могли лишь работники МИДа, номенклатура и избранные деятели культуры. Для всех остальных крайней точкой, своеобразными геркулесовыми столпами ойкумены стала Болгария — туда можно было выехать на отдых по проф­союзной путевке.


Советский загранпаспорт. 1929 г.

Третья и последняя волна советской эмиграции была отчасти санкционирована самим государством: 10 июня 1968 года, через год после разрыва отношений с Израилем, в ЦК КПСС поступило совместное письмо руководства МИД СССР и КГБ СССР за подписями Громыко и Андропова с предложением разрешить советским евреям эмигрировать из страны. Впрочем, уезжали не только евреи и не только на землю обетованную — в 1970-е СССР покинуло около полумиллиона человек, многие не по своей воле. В этом ряду известные диссиденты, а также конфликтовавшие с режимом писатели — Бродский, Солженицын, Аксенов, Алешковский, Вой­нович, Довлатов, Горенштейн, Галич. Многим из этих людей предстояло стать авторитетными источниками информации о Советском Союзе за рубежом — падение СССР было подготовлено их просветительской деятельностью.
 
Последний советский закон о порядке выезда граждан за рубеж был принят за несколько месяцев до распада страны, 20 мая 1991 года. Он отличался удивительным по меркам того времени либерализмом — выехать можно было по ходатайству государственных, общественных и религиозных организаций или предприятий. А в 1993 году были отменены выездные визы и разрешена свободная выдача загранпаспортов. Но к этому времени интеллигенция уже вовсю «голосовала ногами». Законодателям новой России ничего не оставалось, как закрепить право на свободный выезд из страны в новом законе 1996 года.


Заграничный паспорт Владимира Маяковского

Источник